- Чупин Михаил Ильдарович?
- Он самый. Слушаю вас.
- Господи, счастье-то какое! Нашли вас наконец-то!
- А в чем дело? – осторожно.
- Тамара Самвеловна Демакова – ваша мать?
- Да, – почему-то шепотом, словно голос враз перестал слушаться.
- А Мунира Демакова – сестра?
- Да! Что с ними?!
- Софочка, ты же понимаешь...
- Миш, я все понимаю. Ресурсы у нас ограничены. Лина там нужна. Ты тоже. Я... буду ждать от вас новостей. Много тебе денег собрали?
- Да в нашей ситуации их всегда мало. Ладно, Селезнев довезет нас до станции...
- Хорошо, что мальчик пришел в себя.
- Да, хорошо.
- Жаль, что ничего не помнит.
- Нет, это как раз тоже хорошо. Зачем ребенку лишние переживания? Вряд ли он бы смог рассказать что-то, чего мы не знаем.
Они стоят в прокуренном тамбуре и смотрят на проносящуюся за окном ночь. Еще сутки в пути. Им хочется поговорить о своем, важном, но в плацкартном вагоне это совсем неудобно.
- Миша, ты разве не рад? – Лина рассматривает не разглаживающуюся складку между его бровей.
- Чему?
- Тому, что маму увидишь. И сестру. Живыми.
Он молчит какое-то время, все так же глядя за окно, на трассирующую россыпь огней пролетающего вдалеке какого-то безымянного населенного пункта.
- Я не жду уже... боюсь... плохих новостей.
- Все будет хорошо, – кладет руку ему на плечо. – Верь мне. Все будет хорошо. Мы справимся. Ты же не боишься... меня? Того, что нам предстоит сделать?
- Какая разница? Кажется, нет, не боюсь. Да и если бы боялся? Ради матери я готов на все.
- Миша...
- Ты вспоминаешь его? – Михаил резко меняет тему разговора.
- Конечно.
- Я до сих пор помню, как он меня за руку держал. Так крепко. Я... я должен был его удержать! Мне кажется, это из-за меня... что-то пошло не так. Из-за меня мы потеряли Мо!
- Перестань! Фарид же говорил, что портал нестабилен!
- Фарид не может знать всего, – горько произносит Михаил.
- Ты прав. А тут еще Мика... как с ума сошла. Трудно... – вздыхает, кладет голову ему на плечо. – Ох, Мишенька, как же трудно...
- Все равно, кроме нас – некому.
- Меня больше девочка беспокоит, – они идут за врачом по коридору. – Она явно после перенесенного стресса находится в пограничном состоянии.
- В каком?.. Что вы имеет в виду?
- Ее психическое состояние. Девочка практически не отходит от матери. Только поспать ее отправлять домой удается, да покушать. Сидит неотлучно при матери – будто помочь может. Не говорит ни с кем почти. А если говорит, то... пограничное состояние психики – вы сами увидите. Не уверен, что мы сможем помочь вашей матери – уж простите за откровенность, работа такая. А девочку... девочку спасать надо, пока не поздно.
- Мунира сейчас... там? В палате?
Врач смотрит на часы на запястье.
- Там. Где ж ей еще быть? Говорю же – живет практически в больнице.
Она бросилась к нему, едва они вошли в палату.
- Миша, Мишенька! – искренние, отчаянные детские слезы, когда жизнь еще не научила, что плакать – нельзя, стыдно, слабость. Зато есть вера во взрослого старшего брата: приехал – значит, все будет хорошо. Потому что Миша рядом.
Михаилу хоть разорвись – отчаянный взгляд не отрывается от лица матери, а руки гладят темноволосую голову, длинную косу, содрогающиеся худенькие плечи. Лина приходит ему на помощь, подходит к высокой кровати. Она не видела Тамару Самвеловну... в сознании, а сейчас эта маленькая, хрупкая женщина совсем теряется под одеялом. На лице с впавшими щеками и закрытыми глазами в обрамлении темных кругов тонкий нос с горбинкой кажется гротескно огромным. Легкое касание ко лбу под черными с проседью волосами, Лина на пару секунд прикрывает глаза, а когда открывает...
Она кивает Михаилу, но при этом стучит пальцем по запястью. Миша понимает ее пантомиму.
- Простите, – оборачивается к врачу. Двигаться приходиться вместе с сестрой – она крепко держит его за пояс, уткнувшись ему куда-то в район живота. – Вы не могли бы... ненадолго...
- Да, конечно, я понимаю, – кивает доктор. – Если нужен буду – вы знаете, где меня искать.
- Миша, медлить нельзя! – произносит Лина, как только за врачом закрывается дверь палаты. – Давай прямо здесь. Она едва держится!
- Это все мухи! – Мунира вдруг отрывает зареванное лицо от рубашки брата. – Я им говорила! Что надо отгонять мух! А они мне... – она скривила дрожащие губы, – говорят: “Иди домой, девочка, с мамой все будет в порядке”. Будто я не понимаю... А теперь...
- Умка, – Миша садится на корточки, берет сестру за руки, – успокойся. Какие мухи?
- Вокруг мамы были мухи. Они приходили за ней. Они... они... – она снова вздрагивает, утыкается брату в шею.
- Тише, тише, медвежонок, – он называет ее этим детским прозвищем, сам дал, когда первый раз ее увидел – очень она была упитанная тогда, и не отпускала маму от себя, как медвежонок Умка медведицу маму. Михаил поднимает взгляд на Лину, вид у нее встревоженный, она качает головой.
- Нет времени, Миш. Нет сейчас времени отводить ее куда-то.
- Я и не пойду! – Мунира резким движением руки оттирает слезы. – Вы поможете маме? – это уже адресовано Лине.
- Попробуем, – Лина скупо улыбается. – А теперь, пожалуйста, возьми стул и отойди вон туда, к окну. Сядь и глаза закрой.
- Я лучше дверь подержу, – с этими словами Мунира берет стул и очень ловко фиксирует дверь ножкой, так, что не открыть снаружи. – Нам же никто не должен мешать?
Миша молчит, явно удивленный поведением младшей сестры. Его малышка Мунира сильно повзрослела с их последней встречи три года назад. А Лине сейчас не до сантиментов.